Глаз Земли ✍

Зима.

Мун замолк, серая дождливая скудость осени сменилась охристой сухостью зимы. Деревья до конца осыпались, превратившись в скрюченные темные кораллы, открыв настоящее устройство гор. Атач надулся, стал сине-черным, большая тяжёлая гора, как цунами, нависает над Муном. Следующей ночью пришел первый мороз, заплевав все белой пеной инея. Холмы за рекой теперь лежат белыми спящими хомяками. Необыкновенно красивая пора в этих местах, можно буквально услышать как идет дым из труб — такая стоит тишина.

Азат с сыном пошли собрать грецкий орех пока его весь не сгрызли Муновцы. Они идут по подвесному мосту, через свежие не топтанные холмы. Сейчас, дорога и поля одинаково белые издалека, оказались сложной волокнистой фактуры вблизи. Точно акварельная бумага, а Азат с сыном как карандашом, чертят медленную графитную линию через это красивое полотно.

Когда грецкий лес стал виден из-за холма, они замечают белый плавно клубящийся непрозрачный пар, он валит густо, будто шипя, создавая впечатление чего-то химического, вредного для жизни, особенно для легких.

— Метеорит?! — торопясь, искривляет шею Азат, его назад тянет тяжелая дровяная корзина.

— Метеорит? — не зная что сказать, поднимает Тимур сонные глаза от коленок, он прячет нос под колючий шерстяной шарфик.

— Что-то горячее, ты смотри какой пар идет. До небес, — ускоряется Азат, устраивая поудобней корзину на позвоночнике.

Выйдя из-за холма, они видят выжженную зеленью поляну, точно мазок кипящей краской, ожог имеет неровные края, как упавшая с большим размахом клякса.

— Зеленая свежая трава, зимой, невозможно, мираж!- торопится Азат поскорее войти на зеленую поляну.

— Тут зима еще не наступила, — думает Тимур с отцом одинаково, затрудняясь лишь в подборе слов, — но вот-вот наступит.

В центре зеленой поляны пар закручивается, растягиваясь в вязкое тесто воздушной пены такое плотное, точно можно оторвать ватный кусок. Они заходят в эти парящие шары, внутри лежит аккуратное овальное озеро с прозрачной плоской водой без определенного оттенка. Глубина озера опасно уходит на много метров вниз, из глубины поднимаются стеклянные растущие пузырьки.

Азат вдруг испытывает радостный страх перед этим местом, как внезапное осознание, что опора уходит из под ног, но ты вроде еще стоишь, ты видишь доски под ногами, ящик с инструментами они здесь, но ты уже на самом деле летишь с бешеной высоты..

— Это глаз земли, он смотрит равнодушно он живет по другому времени.

Азат замечает на камне странный прилипший пучок травы и вдруг этот комок открывает глаза с резкими зрачками… !

Зеленая жизнь смотрит на него надувая подпузок.

— Лягушка! «Завораживающее место» — забывает Азат про орехи. — «Глаз Земли», необъяснимая редкая материя, там где ее могло не быть. Чувство созданное самостоятельно без подсказок зрителя, вдруг оно есть и не нужно ничего объяснять идея сама по себе объяснение, возможно даже непонятная самому творцу, но искренняя. Тут же на самом деле могло быть голое поле, чистый лист.

— Это лягушка? — удивился Тимур, громко пугая тишину, — зимняя лягушка, чудеса!

— Да, лягушка, живая лягушка. — обрадовался Азат опять возвращаясь в реальность из созерцания, сразу вспоминая про орехи.

— У-у, теплая — Щупает Тимур воду,- тепло, она не прыгает потому что слишком тепло!

Азат грызет орех, согреваясь в печном тепле, думает об озере. Самое главное в искусстве, это чувство — заворожить захватить удивить. Как в нэцкэ, красота уже есть, ее нужно просто достать, покрыть краской и высушить. Не важно, что хочет увидеть зритель, важно сделать то, что вижу я. Он догрызает орех и уже не смотрит на остальные, сразу берет ящик с красками, фанерку и холст, открывает холодную дверь.

Сначала это был был просто натюрморт. На дощатом столе стоит круглая колба с водой, в ней сухая колючка — шипастые шарики фиолетово-голубых оттенков на тонких стебельках рядом лежит сушёный гранат, уже коричнзевый, но ещё помнящий свой красный цвет жизни. Стол стоит во дворе, под черешней, на заднем плане, вдалеке — гора Атач. В общем, это натюрморт в пейзаже. Большой прозрачный шар колбы рифмуется с маленькими колючими шариками растения. Своим блеском он контрастирует с шершавой сморщенной кожей сушёного граната.

Гранат отражается в круглом боку колбы. Вода в колбе как линза, показывает перевёрнутую и уменьшенную Гору. Все жители этого маленького мирка натюрморта общаются между собой и что-то рассказывают мне. Я рисую доски стола, уходящие вглубь картины, перспективу линий досок немного усиливаю для создания глубины. Линии уходят в глубину и достигают нарисованной на заднем плане горы… Вдруг я обнаруживаю, что гора уже стоит на столе позади колбы и граната! Теперь стол, это поверхность Земли. Натюрморт изменил масштаб и стал пейзажем? Или пейзаж сжался и стал натюрмортом?

Картины шли как по маслу, одна за одной. Азат переехал в домик Никалай Михалыча, чтобы не мешать дома и обеспечить себе гарантированное время когда его не отвлечет какая-нибудь неожиданность, например Картошин.

В действительности, браться за работу в начале давольно неприятно, но это просто ощущение, похожее на страх перед дальним прыжком, а когда ты уже прыгнул, ты просто летишь и понимаешь, что это предрассудок как боязнь рыб которых на Таити ловят загоняя тенями пальмовых веток на отмель а там они убивают себя сами, выбрасываясь на розовый Гогеновский песок.

Ты окунаешься в тень, а там красота там есть все, о чем только мечтаешь и даже больше. Ты ничего не боишься и сам гоняешь тени откусывая от них куски ядовитой краской.

— Это «Сука -Сукуб»? — рассматривает Тимур картину «Фабрика Черепах» а увидев, что сарделька на месте, засомневался.

— Нет эта картина не имеет отношения к мистике,— осматривает Азат картину и тоже обращает внимание, что зачем -то нарисовал Сукубу сардельку.

— Ему наверно было очень больно, — продолжает Тимур высматривать неточности.

— Надеюсь, — улыбается Азат и накладывает каши в две миски, — на, ешь!.

Азат приготовил пшенку с костями в большой алюминиевой кастрюле, он ест её сам и кормит собак.

Николай Михалыч уехал к сыну в город с условием, что Азат позаботится о бесполезных собаках, вероятно он все-таки понимал, что художнику нужна тишина, а он зимой с деревом почти не работал, только зря терся под ногами.

— «Охотник» на Картатая похож, — жует Тимур кусок мяса,— Картатаю лучше не показывать, эту картину. Азат тоже начал видеть это явное сходство с отцом, Почему отец? Но другим охотника он уже не мог увидеть как не старался.

— А это Николай Михалыч! — обратил внимание Тимур на свежую картину,- ему понравится!

— Это не он, это просто старик, — отменяет Азат, понимая что красил именно Николая Михалыча.

— А че Серегу не видать? — отвлек сына от картин Азат,— я его уже неделю не видел.

— Ему дед запрещает со мной видится, — Тимур дует на большую деревянную ложку.

— Теперь я один гуляю, Серега тока вечером может выйти, когда дед спит.

— Почему так?

— Серёгиного дядю тоже Серёга звали, — решил Тимур рассказать,— прошлым летом Дядя Серёги шабашил с двумя друзьями детства, и они вместе купили машину. «Комби», та котора у Серёгиного деда во дворе стоит. И вот они пошли на Мунку обмыть машину, там повздорили и забили Серегу бутылками от шампанского. Дед искал сына неделю, и нашел на разливе, в камышах. Серега говорит он лежал весь черный уже, и прикинь, дед сам его домой притащил, на веранде положил, а потом никого в дом не пускал. А Комби, дед замотал в пакет, когда друзей из тюрьмы выпустят, хочет им отдать.

— Да, я помню, это в конце лета похороны были, помню,—вспомнил Азат, — Ну ничего себе, тогда понятно. Деду тяжело, лучше ты сам не ходи к ним.

— Я и не хожу, дед странно на меня смотрит, — сжимает губы Тимур, — Серёга сам ко мне теперь прибегает, когда может, но его из дома не пускают.

Тимур задумчиво молчит представляя черного Дядю Сережу, Вспомнил как летом ходили в те камыши, а черный Дядя Сережа может быть плавал в воде.

— Ладно, поели, буду работать, — встает Азат и подходит к сырой картине. Он работал над «Продавцом гвоздей» — ты можешь помастерить что-нибудь на верстаке, если хочешь.- Нэ я пойду мотоциклы посмотрю, — одевает Тимур пальтишко и выходит к собакам.

Весна.

Черешни, вишни, сливы, шелковица, все цветет слишком красиво чтобы смотреть долго, будто тратится желание видеть. Азат работает над восемнадцатой картиной, уже месяц не был дома и стал забывать про собак. Кормит их, когда визг и скрежет становится навязчивым. Весна для него лишь отметка на часах, знак того, что времени все меньше, весну он уже видел раньше. Он уже совсем не думает, что делать дальше, что взять. Он то сидит перед холстом, то пишет стоя. Во время еды делает набросок на будущее, его снова охватил тот азарт, о котором он так скучал: увидеть, что же он сможет вытащить из своего мира в этот раз.

Как только основной слой есть или картина закончена он ставит ее сушиться, сразу ставит незаконченную или белый холст и продолжает. Некоторые картины маслом где важен не столько сюжет как эффект глубокого цвета например горящая из нутри айва требует набирания цвета слоями, и каждый слой требует ожидания день два.

Азат вышел во двор, вдохнул запах звездной ночи. Он доволен собой, двадцать три работы маслом, шестнадцать нэцкэ, и двадцать три работы акварелью за четыре месяца, это хорошо после двухлетнего перерыва. Его остановили краски, кончился ультрамарин а самое главное редкий краплак.

Он ходит по двору боясь наступить на глупых собак, подошёл к улью прислонился ухом к скворечнику и стал слушать мелкую пчелиную возню вспоминая жизнь без живописи.